Грезы гарема
Разных мастей рaз нaблюдaю, кaк мeняются мужскиe лицa быть вxoдe в гaрeм
Всe виднo из стaмбульскoгo двoрцa Тoпкaпы. Нa сeвeрo-зaпaд — буxтa Зoлoтoй Рoг, нa сeвeр — eврoпeйскиe квaртaлы Пeры с изящным гeнуэзским aбрисoм Гaлaтскoй бaшни, нa сeвeрo-вoстoк — Бoсфoр с eдинствeнным в мирe мoстoм, сoeдиняющим двa кoнтинeнтa, нa азия. Ant. запад — азиатский Стамбул с прелестным маяком на островке посереди пролива, на юг — Мраморное море, на западня — великие мечети.
В Топкапы стоит прийти только из-за видов, не заходя ни в одно помещение. Раз как-то я так и сделал: не из снобизма, а просто повсеместно уже побывал, и по нескольку раз, всякий нечасто наблюдая, как по-особому меняются мужские лица рядом входе в гарем.
Туда идешь через Средние калитка с остроконечными башнями, которые сначала кажутся неуместной тогда готикой, а потом понимаешь, что это укороченные минареты. Таже по большому саду, дивясь виду справа: десяток мощных, без (малого заводских, труб — такова султанская кухня, там и плиты, и жаровни, и котлы столько же впечатляющие. Сворачиваешь налево, не доходя поперед арсенала и дивана (как все-таки мило назывался преторий министров), попадая в жилье евнухов. Рядышком, как от нехрен дела понять, и гарем. На аскетичной табличке так и написано: Harem.
Зато изнутри. Ant. снаружи никакой аскезы. Изразцы причудливого орнамента и общего голубого оттенка, ковры, тахты, кресла, фонтаны, внутренние дворики с деревьями, кустами, цветниками. Тут. Ant. там не могло не быть красиво — иначе сие тюремное заключение. Надо вдуматься: девушки торчали на) этом месте сутками напролет в чудовищной скуке. Как бы ни был любвеобилен метелка, их-то были сотни. А он ведь единаче ездил на войну и в другие командировки. При самой беспокойный ротации не до всех доходила очередь: другие в гареме помирали, так ни разу не отдохнувши.
После этого есть смысл доставить себе дополнительное развлечение, разглядывая безлюдный (=малолюдный) только гарем, но и туристов (да и в зеркало желательно бы посмотреть). Глаза одновременно замасливаются и затуманиваются: происходит умозрительная свершение подспудных мужских желаний.
А ведь одна чистая призрак, никого же там нет: полтора века с лишним в Топкапах никаких султанов. А видишь когда в гарем в 1810 году попал самый (досто)памятный европейский визитер лорд Байрон, тут было что-то около 400 женщин. Благодаря посольским связям Байрона семо пустили по блату, сделав исключение. Ему безумно понравилось. Тогда этого термина не существовало, же он был классическим мужчиной-шовинистом: «Я презираю женщин… Турки и суммарно восточные народы лучше решают эти задачи, нежели мы. Они запирают женщин, и те более счастливы. Выкладывай женщине зеркало и несколько сладких пампушек, и больше ей сойдет не надо». В другой раз Байрон сказал: «Да лучше женщина болтает, а то, когда она молчит, возникает презумпция, что она думает».
С идейными установками сочеталась и эстетика: ему нравились дамское сословие Востока с их чувственными формами (о своей любовнице Каролине Лэм: «Ей далеко не хватает той округлости, которую не может подменить элегантность»). Не то чтобы восточные женское сословие были в среднем толще, но таков был затем идеал красоты, который Байрону импонировал: интеллектуальность принято отождествлять с тонкостью, а умных женщин он декларативно никак не любил.
«Женское человечество» (его слово — womankind) отомстило Байрону. Лучший герой-любовник эпохи по-настоящему любил ту, с которой соединиться потенциал не было, — свою сестру. Только по отцу, разумеется, но и этого достаточно. Тот многосотенный гарем, путем который Байрон шел всю жизнь, не восполнял утраты.