Хамам — храм, где омывается душа

Гoвoрят, чтo в знaмeнитoй турeцкoй бaнe, xaмaмe, мoют нe тoлькo тeлo. В ee влaжныx пaрax прoxoдят oбряд дуxoвнoгo прeoбрaжeния

Чeрeз нeбoльшиe oкнa в гигaнтскoм купoлe Гaлaтaсaрaя, жeнскoгo xaмaмa в Стaмбулe, пaдaeт глубокий сoлнeчный свeт. Сaбиxa, кoтoрaя мнoгo лeт рaбoтaeт здeсь, сaдится рядoм сo мнoй нa «алатырь», рaспoлoжeннoe прямo пoд купoлoм мрaмoрнoe вoзвышeниe, и нaчинaeт рaсскaз: «Мoя пoкoйнaя мaть зaстaлa золотые время хамама, полвека назад она мыла больших и сильных турецких женщин. А не откладывая к нам чаще ходят туристки». Пятидесятидвухлетняя Сабиха — потомственная «натир», банщица в хамаме, на этом месте и появилась на свет. Схватки начались у матери, порой та массировала влажные тела. Ее отвели в отдельное водворение, «согуклюк», там она и родила.

Сегодня сюда приходят аминь реже. И это поражает Сабиху: «Ведь не мыться в хамаме — по сию пору равно что совсем не мыться». Она поворачивается к Гюльзен своей постоянной посетительнице, с которой они вслед за пятнадцать лет стали подругами: «Верно я говорю, дорогая?». «Мои муж установил в нашей квартире «джакузи», — охоче вступает в разговор Гюльзен. — Но если я приставки не- моюсь в хамаме, то все равно чувствую себя грязной». Они с удовольствием предаются воспоминаниям: «Первоначально хамамы для женщин и мужчин нередко размещались в одном здании, и в какой-нибудь месяц по цвету полотенец, развешанных в «джамекяне» — раздевалке, не запрещается было узнать, кто сейчас моется». Прежде посетительницы хамама надевали серебряные купальные чувяки. У Сабихи и Гюльзен есть очень красивые тапочки с Сирии. Только сегодня они уже с трудом налезают держи распухшие ноги…

Фасаду хамамов не придавали особого значения, а внутреннее убранство почти всегда было помпезным. В полумраке середи помпезных колонн хамама имперское османское прошлое думается почти настоящим, а время словно попало в вечный пленение тишины, покоя и самосозерцания.

Ритуал посещения складывался в протяжении веков. Из «джамекяна», раздевалки, украшенной витражами, нежный пол переходят в средний зал. В «согуклюке» есть бассейн с фонтаном, обыкновенно за стеклянной перегородкой. Оттуда, закутавшись в купальные простыни, бабье сословие отправляются в «харарет» — парилки, самую теплую статья бани, где и располагается «пуп». Там их ждет массирование и мытье.

«Кто входит в хамам, потеет», — гласит афоризм. Потела и я, а потом, примостившись на «пуп», попросила Сабиху помассировать меня («растереть грязь», как здесь говорят) с помощью беспалой варежки из жесткой материи.

Меня растирают, и я чувствую себя ящерицей, меняющей кожу… А Сабиха в сие время рассказывает, что только привыкшие к хамаму турчанки могут, ни разу невыгодный вскрикнув, вынести сеанс массажа. Все свои навыки о мире Сабиха получила именно здесь, в хамаме. За вычетом постоянных клиенток, таких как Гюльзен и другие сейчас немолодые женщины, она моет и потаскушек из стамбульского района Бейоглу и говорит, кое-что при этом ей часто хочется плакать. «Спорадически, — вздыхает Сабиха, все их тело, ото ключиц до самых пяток, — это Вотан сплошной синяк. — Многие приходят специально ко ми; говорят, что мои руки приносят исцеление».

Вслед за эти годы она окружила хамам целым всем миром преданий. Сейчас она увлеченно пересказывает мне суеверие, будто хамам излечивает от бесплодия, и вспоминает о старинном обычае обтекать незамужних девушек в бассейне, чтобы те скорее вышли замуж. Угоду кому) этого нужно было не только совершить ритуальное омывание, «абдест», но еще зажечь свечу и произнести молитву. А самая удивительная рассказ Сабихи о дочери султана Сулеймана — Михриме. По преданию у нее была не (более одна грудь, и поэтому девушка всегда мылась в одиночестве. В хамаме, построенном всего на все(го) для нее, была секретная «персиковая купальня». Михрима ходила тама до самой смерти. И все женщины Стамбула верили, который у того, кто помоется в этой купальне, грудь volens-nolens похорошеет.

В нескольких словах Сабиха подытоживает свой близко полувековой опыт: «Главное — никогда не снимать купальной простыни! Твоя милость спрашиваешь, как же тогда мыться? Только та, который умеет это, может мыться в хамаме». Многие мужской пол, говорит она, охотно взобрались бы на свод женского хамама, чтобы подглядывать через окна. (Я по не зависящим обстоятельствам поднимаю лицо к куполу. Но в его окна смотрит чуть небо.) И женщина, которая знает об этом, чисто заворачивается в простыню.

Я сажусь на край мраморного бассейна и намыливаю свою «новую кожу». «Часом вернешься домой, ванна покажется тебе тесной», — в Водан голос уверяют Сабиха и Гюльзен и приглашают приходить в хамам паки… Что же особенного в тех женщинах, которые безостановочно посещают турецкую баню? Среди голосов под гулким куполом и скользящих лучей света моя руководитель превращается в пар. Ни один отблеск того решетка, где я испачкалась, больше не тревожит меня. Опять-таки хамам для простых людей — как уединенная грот, в которой скрывается от мирской суеты дервиш. И в этом царстве воды и по себе может совершиться то, что философы называют «возвращением к самому себя».